iПятьдесят лет после основания 4-ого интернационала - Какие перспективы для активистов-революционеров-интернационалистов?

ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ ПОСЛЕ ОСНОВАНИЯ

ЧЕТВЕРТОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА

КАКИЕ ПЕРСПЕКТИВЫ ДЛЯ АКТИВИСТОВ -

РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ -

ИНТЕРНАЦИОНАЛИСТОВ?

Доклад "Круга имени Льва Троцкого", прочитанный в Париже, 30 сентября 1988.

Третьего сентября 1938 года, 25 делегатов, представляющих 11 стран, официально провозгласили основание Четвертого Интернационала, во время почти наспех устроенной встречи в сарае пригородного домика старого французского друга Троцкого, Альфреда Росмера. Мы хотим отметить сегодня вечером это пятидесятилетие.

1938 год ознаменовал собой большое отступление рабочего класса. Пролетариат был почти везде разбит, раздавлен, и находился на пороге постепенного вербования для войн. Немного было людей, которые как Троцкий, анализируя события сквозь сито революционной критики, боролись за то, чтобы оторвать пролетариат от влияния Второго и Третьего Интернационалов. Так что в момент провозглашения своего основания, Четвертый Интернационал был очень хрупкой ладьей.

Троцкий, который активно участвовал в нескольких революциях, который был руководителем революционных масс, стоял во главе Советов и Красной Армии - созданной и воспламененной им против союзных империалистических сил - являлся отныне революционным вождем без войск, отрезанным от них. Троцкий был выдворен Сталиным, мировая революция - бюрократией, но Троцкий продолжал революционную борьбу.

В 1933 году, он пошел по пути строения нового Интернационала.

"Организация, - писал он в октябре 19331 года по поводу сталинского Интернационала - которой не пробудил гром фашизма, и которая покорно переносит подобные издевательства со стороны бюрократии, показывает тем, что она мертва, и что ничто уже не оживит ее. Сказать это, открыто и во всеуслышание -- прямой долг по отношению к пролетариату и его будущему".

Все же, в окружении Троцкого, оспаривали и даже придирались к обоснованности создания нового Интернационала. Троцкий опровергал аргументы следующим образом: "Провозглашение основания Четвертого Интернационала преждевременно? Но в таком случае классовая борьба преждевременна! Задача является слишком крупной для наших маленьких сил? История не дает нам дополнительного срока, потому что не хватает у нас сил! Нужно было бы "повременить"? Но это как раз лучший способ потерять время!2"

Не понимают Троцкого до конца, но он не горюет. Он вспоминает Ленина, который на апрельской большевистской конференции 1917 года, тогда как началась революция в России, получил только один голос большинства в пользу провозглашения Третьего Интернационала... своего Интернационала! Троцкий, в свою очередь, одинок в тридцатых годах и сталкивается с крупной задачей.

Он пишет, 25 марта 1935 года, в своем ссыльном дневнике:

"И все же я думаю, что работа, которую я сейчас выполняю - несмотря на ее крайне недостаточный, фрагментарный характер, - является самой важной работой моей жизни, важнее 1917 г., важнее эпохи гражданской войны и пр. (...) Но сейчас моя работа в полном смысле слова "незаменима". В этом смысле нет никакого высокомерия. Крушение двух интернационалов поставило вопрос, для работы, над которой никто из вождей этих интернационалов абсолютно не пригоден. Особенности моей личной судьбы поставили меня лицом к лицу с этой проблемой во всеоружии серьезного опыта. Вооружить революционным методом новое поколение через голову вождей Второго и Третьего Интернационалов - этой задачи сейчас, кроме меня, некому выполнить".

Он прибавляет:

" И я вполне согласен с Лениным (собственно, с Тургеневым), что самый большой порок - быть старше 55 лет. Мне нужно еще, по меньшей мере, лет 5 непрерывной работы, чтобы обеспечить преемственность".

I - ЗАДАЧИ ТРОЦКОГО, ОСНОВАТЕЛЯ ЧЕТВЕРТОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА

Революционный метод, который Троцкий хочет передать новому поколению, что он представляет собой?

Это "профессия" приобретенная опытом, но, прежде всего желание и искусство добиться успеха, использовать социальные силы и их революционную мощь в столкновениях, даже маленьких, чтобы преобразовать общество. Это то, что русские революционеры, под руководством Ленина, начали осуществлять в России в 1917 году.

Волна отхлынула, неожиданно и драматически, - и во имя коммунизма сталинисты теперь способствовали отливу - но нужно было найти средство, чтобы вновь направить курс истории и подогнать ее с помощью сил рабочего движения.

И было наличное рабочее поколение, в частности коммунистическое поколение. Оно не вовлеклось в революционное движение ради того, чтобы послужить массой, которую можно направлять по воле жуткого "отца народов", даже если оно следовало сейчас за паровозом, который вел его к катастрофе, не видя и не понимая, что уже несколько лет как была совершена неправильная установка стрелки.

КОММУНИСТИЧЕСКОЕ ПОКОЛЕНИЕ, О КОТОРОМ ТРОЦКИЙ ДУМАЛ, ЧТО, ПРОХОДЯ ЧЕРЕЗ БУДУЩИЕ РЕВОЛЮЦИОННЫЕ КРИЗИСЫ, ОНО ПРИМКНЕТ К ЧЕТВЕРТОМУ ИНТЕРНАЦИОНАЛУ.

В это время, рабочее движение, несмотря на разочарования и на очень сильные удары, которые были нанесены ему, имел еще достаточно сил, чтобы сильно изменить мир. И больше, чем надо!

Поколение, которое родилось более или менее с веком, победило или проиграло, но организовало забастовки, восстания, революции. Это поколение взяло самое лучшее от социал-демократии, до того как быть поглощенным лучшим, что было в коммунизме: революционный порыв большевизма.

Во время революционного подъема, это поколение стало глубоко интернационалистическим, путем борьбы, в разных странах, под единым знаменем и в одном лагере. Оно им стало более сознательно также с основанием Третьего Интернационала в 1919 году, даже если формальное вступление в новую организацию и новая программа не давали сразу настоящего понимания "нового революционного метода", о котором говорит Троцкий.

Но в том же порыве, это поколение открыло множество форм организации, легальных или нет, пропагандистских или активных. В буржуазном обществе, начиная с двадцатых годов, это поколение развило сеть ячеек или небольших групп коммунистов, политических или военных, обоснованных на совести, на солидарности, на коммунистической морали. Это поколение стало революционным возбудителям против буржуазного порядка.

Его наиболее пылкие и наиболее талантливые благодаря их опыту полки находились в СССР. К концу двадцатых годов, старое большевистское поколение начинало изнашиваться, падать духом, капитулировать перед сталинской бюрократией. Но более молодое поколение было также наличным. Оно составляло активистский костяк троцкистской оппозиции в СССР, затем международной левой оппозиции начиная с 1927 -1929 годов, когда Троцкий был сослан, а затем изгнан.

Это поколение способствовало тому, что убедило активистов секций Коммунистического Интернационала всего мира, что сталинизм был ошибкой. Оно входило в контакт с ними, за границей в рамках дипломатических представительств или в самой Москве, пользуясь конгрессами или поездками в СССР. Некоторые активисты были подвергнуты влиянию, потрясены и таким образом формально перешли на сторону троцкизма.

Но, начиная с конца двадцатых годов, сталинская диктатура, еще неуверенная в своих силах, но все более и более беспокойная, стала более жесткой. Она арестует. Она ссылает. По сравнению с более пожилым поколением, молодое не сдалось бы Сталину. Может быть. Но новое поколение, чью работу Троцкий совсем не мог материально направить, познало такую же жалкую кончину в тюрьмах и в лагерях, в том числе в Воркуте, где две или три тысячи троцкистских оппозиционеров были систематически расстреляны маленькими группами с марта по май 1938.

Прения и споры все же продолжались в самом СССР. Тайно. В частном порядке. В 1937 году, крупный агент ГПУ, Иньяс Рейс, примкнул к Четвертому Интернационалу, - он сразу же был убит агентами того же ГПУ - делая многочисленные дельные критические замечания по поводу политики, которая проводилась Сталиным. Наверно были и другие люди, как он, которые предпочли почетный конец на склоне карьеры самоотречения и подлых поступков - они хорошо знали, что раболепие по отношению к режиму даже более не гарантировало спасти свою жизнь!

На стыке двадцатых и тридцатых годов, СССР наверно насчитывал еще десятки тысяч активистов, которые были бы алмазами для Интернационала. Даже среди тех, которые служили в разведке, будучи часто старыми коммунистическими активистами. Но сталинская репрессия отрезала Троцкого от всех этих людей на время, и он больше рассчитывал на рабочее движение в остальной части мира, который все еще был наличным со своим колоссальным потенциалом.

Политика построения нового Интернационала - мировая партия социалистической революции - обосновывалась тогда Троцким на значении программы и методов коммунистов, на политическом наследии Маркса и Энгельса, на большевизме, но она также обосновывалась им на человеческом бесценном наследии, которое было представлено десятками, даже сотнями тысячами коммунистических активистов в мире, и миллионами трудящихся, которые они могли повлечь за собой.

Конечно, были среди них "разложившиеся", не подлежащие перестройке элементы, которые были поражены сталинским гангстеризмом - и Сталин чаще всего их назначил руководителями партий и Интернационала. Но Троцкий думал стать вновь во главе этого активистского поколения.

И в 1933, когда Троцкий окончательно порывает с Третьим Интернационалом, он отчаянно ищет способ подойти к этому рабочему движению, особенно к немецкому рабочему коммунистическому движению.

АКТИВИСТЫ НЕМЕЦКОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ

Немецкая коммунистическая партия была одновременно массовой партией, которая получила около шести миллионов голосов на выборах, и рабочей партией. Она была партией рабочего класса, который познал с конца первой мировой войны трудное положение - нищету и безработицу - и беспощадную борьбу: забастовки, демонстрации, восстания или революции, которые оканчивались расстрелами, тюремными заключениями, политическими запретами и переходами в подполье.

Немецкая коммунистическая партия являлась носительницей большого ценного количества боевого духа, который был приобретен в этих забастовках и в этой социальной борьбе за последние годы - многочисленных и длительных. Она также являлась носительницей ценной сознательности и политической культуры, так как большинство активистов сохранили в своем обиходе лучшее из традиций социал-демократов, к которым прибавились новые коммунистические традиции. И в особенности ценные методы организации и в том числе политической и военной организации.

Этому коммунистическому поколению было вообще от 15 до 20 лет во время мировой войны. С 1914 по 1923 годы, оно быстро испытало тюрьму и подполье. Репрессия и запрет коммунистической деятельности были почти постоянными во время войны, после провала восстания 1919 в Берлине, как и в Баварии, после восстания марта 1921 и, наконец, после революционных событий 1923 года. Это было коммунистическое поколение, которое постоянно боролось против буржуазии, не будучи в придаток под власти какой-либо иллюзии, потому что тогда оно боролось столько же с социал-демократическими сторожевыми собаками империализма, сколько с его явно реакционными пособниками.

Большинство этих молодых коммунистов рабочего или мещанского происхождений перелезло через стены казарм, чтобы распространить антивоенную литературу в 1917 и 1918 годах и сидело в тюрьме из-за этого. Или оно было арестовано, потому что оно отказалось быть мобилизовано, и было схвачено в качестве дезертиров. Другие солдаты участвовали в восстаниях солдат, которые ознаменовали 1918 год.

Большинство, даже когда этим людям было двадцать лет, участвовало или руководило забастовками среди моряков или в крупных берлинских военных заводах, в том числе в марте 1918 года, во время Брест-Литовских переговорах, чтобы поддержать Троцкого.

Очень быстро, чтобы оборонить себя, чтобы подготовиться к наступлению, коммунистическая партия создала нелегальный и военный аппараты - это даже было одним из двадцати один условий, чтобы вступить в Ленинский Коммунистический Интернационал - и кое-как коммунистическая партия и воинственное рабочее движение притерлись к классовой борьбе.

Немецкая коммунистическая партия имела большое количество революционных активистов. Троцкий знал им цену, потому он искал путь к ним. Эти активисты имели, разумеется, и обратную сторону своих качеств. Но из-за своей военной деятельности в массовой коммунистической партии, они могли стать "точками соприкосновения" с массовым движением, в которых нуждался Троцкий, чтобы управлять будущей борьбой или сформировать революционное руководство, которое смогло бы это осуществить.

Но во время этих двадцатых и тридцатых годах, рабочее движение не имело руководителей, которые были бы достойные его. Это было жестокой правдой в Германии. Буржуазия лишила рабочее движение Розой Люксембург, Карла Либкнехта и Лео Йогишеса посредством убийств - не было еще положено начало политическим "чисткам" Сталиным - и к тому же, методы сталинизированного Интернационала сделали остальное: каждый политический поворот, который был произвольно решен в Москве, или каждая ошибка, за которую Интернационал не хотел нести ответственность, имели как последствие устранение целой группы руководителей.

Политика Сталина могла быть в какой-то степени охарактеризована следующим образом: "менять политику - менять руководящий состав". Таким образом, никакое автономное руководство немецкой коммунистической партии, никакое настоящее руководство не могло быть выкованным во главе партий, которые были все же наиболее решающими в Европе, и не смогло созреть, приобрести квалификацию, закалиться, осваивая как можно больше память о прошедших экспериментах. Все происходило, как будто каждый раз как молодой организм ожигался о пламени, ему давали совсем новый мозг, который ничего не хранил в памяти о прошедших злоключениях.

Под руководством московских маленьких капралов или чиновников, которые гласили "налево, направо", но всегда не в такт, немецкая коммунистическая партия увидела смена впечатляющего количества людей или команд следующих один за другим: Леви, Брандлер и Тальхаймер, Фишер и Маслов, Нейман и Тэльман, затем Тэльман без Неймана... Результат сталинской практики - отсутствие всякого руководства. Один только свадебный генерал, мумифицированный Тэльман, который был поставлен в положение, которое ему не позволяло уловить и понять неожиданные повороты ситуаций и реагировать соответственно. Он был неспособным руководить революционной партией в кризисном периоде.

И все же, в марте 1933, когда Гитлер находился уже у власти более чем месяц, когда были совершены обыски в квартирах тысячи коммунистов-активистов, которые были разорены, а их библиотеки выброшены через окно, а они сами в тюрьме после поджога Рейхстага, тогда как тысячи других из них были сброшены в подпольную жизнь, вынуждены были спать в коридорах или в передних, то коммунистическая партия получила еще около пяти миллионов голосов на выборах, последние организованные Гитлером. Их насчитывалось на несколько сот тысяч меньше, чем на предыдущих выборах, но их было очень много, если принять во внимание сложившееся положение.

К сожалению, большевистские традиции, методы классовой борьбы установились в периоде, когда параллельно в СССР тупой сталинский авторитаризм отнимал немецкому коммунистическому древу весь его политический сок. И к тому же, сохранялась только карикатура : аппарат, сложенный из десятки тысяч крайне преданных активистов, готовых на все, но настолько готовые также на любое действие, что большинство из них становились авантюристами, леваками, путчистами...

На самом деле, во всей центральной Европе, Коммунистический Интернационал подготовил большое количество таких активистов, которые остались в большинстве своем неизвестными.

Было банально в Германии в 1919, в 1921, в 1923, после каждого запрета партии и гонения ее активистов, суметь подпольно возобновить разрушенные связи организации, в связи со всем тем, что это означало в смысле конкретной работы революционного муравья. Было банально суметь издать и распространить подпольную литературу. Скоро станет снова банальным эмигрировать и находить способ продолжать активистскую деятельность - это было участью целого большевистского поколения.

АКТИВИСТЫ ДРУГИХ ЕВРОПЕЙСКИХ КОММУНИСТИЧЕСКИХ ПАРТИЙ

Когда муссолинские, нацистские или франкистские сапоги ударили европейский активистский муравейник, то они нанесли колоссальный ущерб. Но, все же, не эти черные или коричневые диктатуры убили надежду и традиции. Провал руководства, которое предоставило рабочее движение самому себе, принесло много других губительных последствий.

Нацистский террор не смог помешать наиболее выносливым, наиболее убежденным и наиболее закаленным активистам-коммунистам в поисках и в успешном восстановлении местных организаций. Он не смог помешать новому расцвету коммунистических лозунгов на стенах, и даже "Да здравствует Троцкий, да здравствует Красная Армия" на стенах Берлина, во время больших сталинских чистках.

Нацистский террор не помешал оппозиционной литературе распространяться подпольно - этот самиздат был в основном коммунистическим... Активисты старались изобрести новое. Но то, что им также ужасно не хватало, как и прежде, политики, которую Коминтерн Сталина, будучи уже при политической смерти, не мог больше им дать уже давно.

Эти шаткие организации, которые были сняты с мели, как такое же количество ладьей, не знали к какому порту направиться. Сколько было стран, столько было секций Коммунистического Интернационала, столько же активистов, которые, невзирая ни на что, собрали все же свои энергии и свои знания, чтобы их идеал не пропал.

Это была участь, в муссолинской Италии, где ситуация оказалась не столь суровой как в гитлеровской Германии, некоторых коммунистов, которые продолжали оживлять местную подпольную маленькую организацию, на базе коммунистической политики, которую они считали хорошей, что часто им стоило после войны быть обозванными "бордиго-фашистами" или "бордиго-троцкистами" официальным сталинским аппаратом, которого Москва толкала на союз с правительством, с королем!

Такой же была также участь Испании, где победа Франко не обескуражила некоторых их коммунистов немедленно продолжить политическую борьбу.

Это было в частности участь среднего партийного кадра, Киньонес, активиста русско-румынского происхождения, прибывшего в Испанию в 1931 в качестве инструктора Коммунистического Интернационала, который сумел поставить на ноги первое национальное руководство испанской коммунистической партии в апреле 1941. Он был прежде взят в плен после поражения республиканских войск, и приобрел доверие у других активистов благодаря своим политическим и конспиративным познаниям. Он создал вокруг себя "внутреннее руководство испанской коммунистической партии", которое стало посылать тайных посланцев по всем провинциям, чтобы собрать силы вокруг себя.

Все эти коммунисты-активисты не были троцкистами. Они были сталинистами. Они ничего не знали о Четвертом Интернационале или тогда они наверно презирали или ненавидели его. Но, несмотря на политические ошибки, которые навязывались руководством, они крепко оставались активистами-коммунистами и ценными активистами. Троцкий смог решиться создать новый Интернационал, потому что их насчитывалось несколько десяток тысяч. Он рассчитывал на то, что несмотря ни на какие временные страсти, политика, которая вела от предательства к катастрофе под эгидой сталинской бюрократии, откроет им когда-нибудь глаза. Чтобы им дать возможность найти тогда перспективу, за которую они смогли бы ухватиться, Троцкий решил поднять политический стяг нового Интернационала.

ПОРЫВ АМЕРИКАНСКОГО РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ И НЕОБХОДИМОСТЬ НАЙТИ ПУТЬ К АКТИВИСТАМ АМЕРИКАНСКОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ

То рабочее движение того времени, на которое Троцкий рассчитывал, чтобы заново построить Интернационал, было тоже, в совсем другом контексте, новым активистским американским поколением: поколение первооткрывателей, профессионалов профсоюзной и политической агитации, распространителей классовой борьбы.

Тогда как рабочее движение старой Европы возобновляло связи в тени подпольных сетей, то рабочее движение молодой Америки, которая находилась также в кризисном положении, но в другой форме, действует, открыто и в большом масштабе.

В США, профсоюзный взрыв скорее принимает объективно политический характер в этом кризисном и депрессивном контексте. Забастовки многочисленны, часто наступательного характера, выходящие за пределы, как всеобщая забастовка 1934 в текстильной промышленности на юге, которая повлекла за собой более 400.000 забастовщиков с силой бурного прилива, потому что энергичный активист изобрел технику "передвигающихся рот стачечных пикетов": забастовщики шли от фабрики к фабрике и сразу же, после того как они добивались закрытия одной из них, прыгали в свои старые драндулеты, чтобы вторгнуться в наиболее близкий текстильный центр, и так далее. Все это делалось до того, как полиция успевала принять меры, чтобы помешать введению стачечных пикетов.

Коммунисты - сталинисты и троцкисты - сыграли свою роль в волне забастовок организованных с 1934 по 1936, ради признания Конгресса Промышленных Организаций (КПО). Он был новым промышленным профсоюзом, который противостоял старому объединению АФТ (Американская Федерация Труда). Американский коммунизм закалился благодаря нему в классовой борьбе.

Троцкий нашел в некоторых из этих забастовках, чем питать революционное воображение и деятельность активистов американской троцкистской секции, которая была составлена из большого количества интеллигентов слишком отрезанных от рабочего движения. Вот, что он им советовал:

"Товарищи, которые не связаны своей работой с определенной местностью, могли бы быть распределены в провинции, по провинциальным промышленным центрам. Лучшее, мне кажется, было бы создать для этих товарищей две или три, или что-нибудь в этом роде, "спецбригады" и послать их "завоевывать" город или промышленную отрасль в этом городе"3.

В 1939, когда Троцкий старался особенно направить работу своих американских товарищей, он долго обсуждал настоятельную необходимость для них найти путь к активистам американской коммунистической партии.

Список преград и трудностей, который ему читался, ему не импонировал. Он его знал наизусть и мог даже его удлинить. Но он всегда рассуждал следующим образом: это коммунистическое рабочее движение Третьего Интернационала было возможным единственным и решающим живорыбным садком для Четвертого Интернационала, который он хотел построить.

Конечно, это было трудно осуществить и по двум причинам: "Первая задача - говорил он - состоит в том, чтобы дискредитировать руководство этой партии в глазах рабочих (...). Вторая состоит в том, чтобы увлечь как можно больше членов из рядов этой партии"4.

Но нужно было это сделать, все же, не теряя надежды, не бросая борьбу, зная, говорил он еще, что "рабочий, который был пробужден организацией, сохраняет ей свою признательность" (...), что "ему не легко порвать с ней, особенно когда он не открывает новых путей. Мы его считаем слишком рано потерянным для нас. Это неправда"5.

Так же как Третий Интернационал возник из недр Второго, Четвертый Интернационал Троцкого мог возникнуть только из Третьего Интернационала, привлекая к себе лучшее из масс и из активистов и даже среди его руководителей. Если не оттуда, то откуда привлекать людей? Нужно было непременно тогда найти путь к тем, кто существовал, к этой партии и к этим активистам Третьего Интернационала, которые были единственными еще соблюдавшие коммунистический идеал и знания.

ПЕРСПЕКТИВЫ ТРОЦКОГО НАКАНУНЕ ВОЙНЫ

В 1938, Троцкий больше не ожидал немедленной кристаллизации вокруг нового Интернационала, ни предстоящего революционного подъема. Среди множества гипотез, которые он изложил по поводу того, как новый Интернационал может возникнуть, он даже предусмотрел, что он может сформироваться "намного позже, через много лет, посреди разрушений и развалин, которые накопились в качестве последствий победы фашизма и войны".

Троцкий, в 1938, знал, что война неизбежна. Как раз потому, что коммунистическое поколение Третьего Интернационала не сумело снова открыть революционный путь. Как только пролетариат будет разбит или нейтрализован, империалисты смогут рассчитаться между собой, то есть направить пролетариев на поля битвы.

Троцкий думал также, что неизбежное вовлечение СССР в войну будет дополнительным фактором перемен. Ни один и ни другой империалистические стороны не смогут оставить СССР вне дела и дать ему усилить себя, тогда как они будут ослабевать. И если СССР будет вовлечен в войну, тогда как Сталин обезглавил Красную Армию, то он может оказаться слабым и стать полем социальных взрывов из-за крупных поражений.

Буржуазные социальные силы, конечно, смогут использовать подходящую ситуацию, чтобы отметить рабочему классу, с помощью одной из империалистических сторон. Но рабочий класс захочет, может быть, тоже отметить бюрократии во имя коммунизма. И используя будущую войну, русский революционный пролетариат смог бы стать снова доступным Троцкому.

Троцкий мог только подготовиться к этой гипотезе. Он создал Четвертый Интернационал ввиду этого.

ЧЕТВЕРТЫЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛ И ЕГО ОСНОВАНИЕ

Что представлял собой Четвертый Интернационал в момент его основания?

Конечно, новый Интернационал имел программу: логическое совокупление анализов, перспектив и способов борьбы. Это было огромно.

Даже Леопольд Треппер, руководитель "Красного Оркестра", одной из наиболее важных разведочных сетей времен второй мировой войны - инструмент сталинской бюрократии, который служил также империалистам-союзникам против Гитлера -, этот Треппер, значит, отдал должное троцкистам в своих мемуарах: "они до конца боролись против сталинизма, и они были единственными..." но "они не должны все же забыть, что они имели одно колоссальное превосходство над нами, имея логическую политическую систему, которая могла заменить сталинизм..."

Троцкисты, конечно, не забывают. Они знают, что это очень важно. Но они также знают, что правильные мысли и даже логические программы не достаточны, чтобы убедить.

Когда Четвертый Интернационал был провозглашен в 1938, его слабость была также провозглашена. Троцкий не принимал слова за чистую монету. Он начинает с этого, говоря, что "мировая политическая ситуация в целом характеризуется прежде всего историческим кризисом руководства пролетариата". Это первая фраза Переходной Программы, программы основания Четвертого Интернационала.

Нет, не существует мировой партии социалистической революции. Троцкий, наверно, более одинок, чем никогда прежде. Он не сумел сколотить руководство. Он не убедил фракцию или несколько значительных групп реального рабочего движения в правильности своих перспектив. Он ничего не урвал от руководств Второго и Третьего Интернационалов. Он также ничего не урвал от профсоюзного движения.

Итак, новый Интернационал был численно малюсеньким, даже если активисты или организации существовали по всему миру. Например, в 1936, тогда как первая конференция Четвертого Интернационала собрала в Париже представителей групп из Франции, Бельгии, Голландии, Англии, Швейцарии, Германии, Италии, СССР, Соединенных Штатов, другие группы давали знать о себе в двадцати двух других странах, но не смогли быть пред ставлеными на конференции основания.

Для некоторых из них, это было связано с условиями, в которых они действовали -диктатуре и репрессии, которые давили их страну. Для большинства из них, это было просто доказательством их крайней слабости. Все же, активисты-троцкисты находились во всех пяти континентах.

Но не число было главной слабостью нового Интернационала. Она заключалась в политическом профиле активистов, которых она собирала, то есть в их социальном и политическом происхождении, в их активистском прошлом, в их связях с рабочим классом и с рабочим движением.

Джеймс Кэнон, один из основатели американской коммунистической партии, который перешел к троцкизму в 1938, был исключением.

Чен Ду Хсю, основатель китайской коммунистической партии, который тоже перешел к троцкизму после революционного поражения 1937, был бы другим исключением, если он не был бы заключенным при Чанг Кай Чеке, затем блокирован в Китае оккупированным японцами, где он скоро, между прочим, скончался, и таким образом оказался отрезанным от нового Интернационала, не будучи в силах быть ему полезным.

Подавляющее большинство активистов было составлено из интеллигентов, которые вышли из рядов социал-демократии - даже когда они имели политическое прошедшее -, а не коммунистических партий Третьего Интернационала. В лучшем случае, они недавно провели очень мало времени в их рядах, когда эти партии были уже под властью сталинской бюрократии. Ту малую политическую культуру, которую они приобрели там, ничего больше не имело общего с ленинизмом или с большевизмом.

Многие активисты, которые примкнули несколько лет до этого, в Третьем Интернационале, к Левой Оппозиции, больше там не находились. Они как раз были теми, которые смогли бы лучше всех передать и внедрить лучшие революционные традиции большевизма и Третьего Интернационала.

Одни, как русские, или еще Седов, сын Троцкого, или немец Клемент, потому что они были убиты пособниками Гитлера или особенно Сталина. Другие, потому что они понемногу отклонились от курса к правым, как, например Андрес Нин в Испании.

Тем не менее, не только силы Четвертого Интернационала не превышали в 1938 силы Левой Оппозиции в 1933, но более трех четвертей из тех, кто формировали эту оппозицию в 1933, порвали с троцкизмом в 1938.

Троцкий был впрочем, первым, кто осознал сущность людей, которые были им, собраны в Четвертом Интернационале, который он основывал. Он несколько раз вернулся к этому вопросу.

В 1939 он замечал:

"Эта атмосфера оставляет свой отпечаток на все группы, которые смыкаются вокруг нашего стяга. Есть отважные люди, которые не любят следовать течению: это их характер. Есть умные люди, у которых плохой характер, которые никогда не были дисциплинированными и которые всегда искали более радикальную или более независимую фракцию: они нашли нашу. Но одни и другие являются всегда более или менее "аутсайдерами" находящимися в стороне от общего курса рабочего движения. Их большая ценность имеет, очевидно, свою отрицательную сторону, так как тот, кто плывет против течения, не может быть связан с массами. Отсюда большое количество интеллигентов или эмигрантов, которые тоже являются более или менее "аутсайдерами". Социальный состав революционного движения, который начинает строиться, не является рабочим в своем большинстве... Мы должны критиковать социальный состав нашей организации и его изменить, но мы должны также понять, что он не упал с неба, что он определен, наоборот, объективной ситуацией, как и характером, нашей исторической задачей в этом периоде"6.

Социальный и политический состав возникающего Четвертого Интернационала объяснялись, без малейшего сомнения, объективной ситуацией: тот факт, что уже прошло 10 или 15 лет с начала наступления периода отлива рабочего движения и упадка революционного движения, тогда как, по словам Троцкого, "поражение следовало за поражением, фашизм распространялся по всему миру, официальный марксизм воплотился в самую крупную машину, работающую ради надувания трудящихся"7.

В тот момент, когда создается Четвертый Интернационал, нужно было констатировать, что сталинизм сумел, наконец, отрезать революционное марксистское движение от действительного рабочего движения. Сначала физически, конечно, убирая лучших из существующего поколения тюрьмой и убийствами. Но также политически, продолжая представлять себя на глазах масс всего мира наследником русской революции и большевизма.

Потому что в решающие годы борьбы Левой Оппозиции в рядах Третьего Интернационала, сталинисты пошли по крайне левому курсу третьего периода - временный курс и лже-радикальный, который подготовлял следующий ультра оппортунистический курс Народных Фронтов. Но это дало возможность сталинизму перебежать дорогу Левой Оппозиции, поймать ее в ловушку на якобы более умеренную и менее революционную позицию, и, в конечном счете, ее изолировать.

Да, объективные условия хорошо объясняли положение революционного движения. Но как только этот факт констатирован, задача революционеров, как сам Троцкий подчеркивал, состоит в том, чтобы изменить это положение. И это то, что троцкисты не сумели или не смогли осуществить. Ни сразу, ни с тех пор, в течение последующих пятидесяти лет.

Убийство Троцкого стало такой большой трагедией из-за данного положения в Четвертом Интернационале. Он не был только незаурядным лидером глубиной своего мышления, что все равно сделало бы из его исчезновения колоссальную потерю для движения. Но, более того, он был единственным человеком в этом Четвертом Интернационале, - который насчитывал мужчин и женщин, среди которых были ценные люди, но почти все не имели революционной традиции - который мог воплотить эту традицию. Он был бы единственным человеком, который, помимо своих интеллектуальных способностей, олицетворял прошедшее, которое позволяло сковать новую политику, опирающуюся на опыт движения. И он был бы единственным пользующимся доверием и престижем человеком, который сумел бы убедить посредством этой политики поколения, составляющие Третий Интернационал, во время или после мировой войны.

Он был единственным человеком, который мог передать опыт, накопленный до того времени революционным пролетарским движением, и особенно большевизмом и русской революцией. Как только он исчез, то существенная связь была порвана со всем этим. Убийцы совершили свою работу 21 августа 1940 в Койоакане, очевидно по этому соображению.

II - ПРЕВРАЩЕНИЯ ЧЕТВЕРТОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА ПОСЛЕ СМЕРТИ ТРОЦКОГО

После смерти Троцкого, человеческая нить, связывающая активистов Четвертого Интернационала с революционным поколением двадцатых годов, была фактически порвана.

Во всяком случае, руководители Четвертого Интернационала, которые стали официальными душеприказчиками Троцкого, не были в состоянии передать организационную традицию и революционную практику лучших годов Третьего Интернационала. Тем более дать им расцвести и принести плоды.

В лучшем случае, те, которые сохранили до конца свою преданность троцкизму, поддержали революционную теоретическую родственную связь, букву революционной программы. Это наверно уже что-то, тогда как многие другие отбросили даже это через некоторое время. Благодаря им, еще сегодня, существуют активисты и троцкистские группы, люди, которые ссылаются на революционный коммунизм и на мировую пролетарскую революцию. Но этого крайне недостаточно, чтобы создать новую партию мировой пролетарской революции, которая является объявленной целью и смыслом Четвертого Интернационала.

Конечно, в годы, которые последовали непосредственно за смертью Троцкого, существовали драматические трудности, связанные с мировой войной, для организаций и активистов, связанных с Четвертым Интернационалом. Но это не все объясняет, и особенно отсутствие эффективности Четвертого Интернационала в послевоенный период. Потому что Четвертый Интернационал был, как раз основан ради этих перспектив.

* * *

После смерти Троцкого, история Четвертого Интернационала и троцкистского движения являются историей идеологического движения, который наверно может гордиться иметь приверженцев по всей планете, но всегда малочисленных и практически без влияния на рабочий класс и на рабочее движение и даже почти без всяких связей с ними.

Это как раз тот вал, который отделяет его от реальной классовой борьбы, которая, конечно, не перестала существовать, даже если революционное марксистское движение практически больше не существовало. Этот вал дал троцкистскому движению ту специфическую окраску, которая так часто и так много подчеркивалась его врагами, которые хотели доказать, что оно пережило свое время, и что оно может только существовать в виде маленькой беспомощной и смехотворной секты.

И это правда, что история Четвертого Интернационала, которую мы в детали не расскажем, смогла бы часто быть сведена до вереницы споров об определений или лозунгов и до смены расколов, которые так радуют наших врагов и которые столько же сильно огорчают наших друзей.

Но для активистов, которые не имеют влияния на реальную классовую борьбу, не располагают связями с реальным рабочим движением, соблазн большой принять слова за чистую монету, так как они лишены действия. Можно все сказать, когда ничего не делаешь. И можно также разойтись, когда не имеешь больше влияния вместе или каждый в отдельности.

Но самое худшее состояло в том, что как только Троцкий исчез, то политика, которая была проведена Четвертым Интернационалом, большинство его национальных групп, затем различные расколы, которые ссылались на него, были только рядом заблуждений находящихся на прицепе доминирующих фракций под предлогом эффективности. Они были оправданы разными способами, иногда представленных как простые тактики, иногда политически теоризированы.

Но все привели, одним или другим образом, к частичному или полному отказу от принципа революционной коммунистической политики: необходимость сохранить и защитить или даже построить политическую и организационную независимость пролетариата. И это несмотря, с другой стороны, на различные политические ситуации и несмотря на возможные союзы, заключенные на короткий или на долгий срок. И вытекая из этого, необходимость сохранить и защитить политическую и организационную независимость революционной рабочей партии, партии коммунистов пролетариев.

Наоборот, это было рядом пассивных политик по отношению к политическим силам, которые не представляли или больше не представляют рабочий класс, и которые приводили не только к выравниванию троцкистских активистов по отношению к этим силам, но тоже способствовали навязыванию их антипролетарской политики рабочему классу.

Итак, например, начиная с войны и оккупации, различные французские троцкистские группы примкнули к Сопротивлению, то есть к националистам сталинского или голлистского толка.

И когда, около 1950, Мишель Пабло предлагал Четвертому Интернационалу примкнуть к сталинским или социал-демократическим организациям под предлогом, что только они могут играть революционную роль, даже независимо от их желания, в течение последующих лет, "веков" даже, писал он, то это не было только продуктом внезапной паники перед ситуацией, по правде говоря, очень трудной, возникшей по отношению к революционерам холодной войной. Это было просто также развитием политической позиции доведенной, безусловно, действительно очень далеко, по прямой линии пассивных политик, которые проводились за последние десять лет.

Объединенный Секретариат Четвертого Интернационала, и сам Пабло, между прочим, должны были, в последующие годы, отойти мало по мало от их преувеличенной политики и теории пятидесятых годов, но не от систематического поиска политических сил, которые смогли бы заменить и революционный пролетариат, и революционную коммунистическую партию, от создания которой они отказывались на деле, если не всегда на словах.

Троцкисты постарались таким образом пойти поочередно на поводу Тито, Мао, Алжирского Фронта Освобождения, Кастро, О Ши Минь, Арафата, южно-африканского Африканского Национального Конгресса или Тжибау. И мы пропускаем многих других, которые не были лучше.

Каждый из этих выборов подвергался вообще, нужно нам это признать, нападениям со стороны части троцкистского движения. Это совершалось, к сожалению, чаще всего во имя другого выбора, не лучшего и все таким же оппортунистическим. По примеру двух фракций Международной Коммунистической Партии того времени, преемнице теперешних Революционной Коммунистической Лиги и Интернационалистической Коммунистической Партии, которые решительно сталкивались друг с другом в пятидесятых годах, потому что они решили поддержать одна алжирский Фронт Освобождения, другая, его конкурент, Алжирское Национальное Движение, то есть двух националистических движений, которые ничего не имели, ни один и ни другой, социалистического или пролетарского.

Результат всего этого, пятьдесят лет после основания Четвертого Интернационала, в малом итоге: не больше влияния в рабочем классе, не больше влияния в классовой борьбе, не более многочисленные силы, просто наверно немножко больше раздробленные.

***

Чтобы все-таки не быть несправедливым, особенно по отношению ко всем тем, которые посмеиваются при одном звуке троцкизме, нужно все же напомнить, что он является единственным движением, которое сохранилось на левом фланге сталинизма.

Это наверно доказательство действенности троцкистской программы. Это тоже наверняка объясняется качествами активистов, которые, несмотря на грубо ошибочных политик и в противоречии с этими политиками, защитили программу в трудных условиях.

Чтобы иметь возможность вести и свободно защитить политику, которая отказывалась бы от всякого компромисса по поводу основного вопроса политической и организационной независимости революционного пролетариата, Рабочий Бой построился независимо от различных организаций, которые ссылались на Четвертый Интернационал.

Но он воздвигнулся на основе троцкистской программы. И он построился также в связи с троцкистским движением, несмотря на глубокие расхождения с ним. То есть существование активистов и групп, во Франции и во всем мире, которые продолжали защищать троцкистскую программу, даже если они вели вместе с тем политику в противоречии с ней, имело свое значение и нам помогло. Мы это знаем и признаем. Потому мы считаем себя участниками троцкистского движения, и мы чувствуем себя полностью солидарными с ним, несмотря на то, что мы считаем его слабостями.

Мы являемся полностью и безоговорочно троцкистами по этим причинам.

III - ЧТО ОСНОВЫВАЕТ СЕГОДНЯ НАДЕЖДЫ РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ-ИНТЕРНАЦИОНАЛИСТОВ?

Вот, что касается итога прошедшего и пассивного.

В наше оправдание, нас троцкистов, да будет сказано, что не легко закалить организации, которые хотят быть революционными и сформировать их активистов для революционной работы в исторических периодах, которые, в общем, говоря, не являются революционными.

Это не значит, что в течение последних десятилетий, обстановки, смогших перелиться в революционные ситуации, не возникли. Далеко от этого. Здесь, как и везде в мире. Это просто значит, что такие периоды редко предлагают второй или третий шанс в достаточно коротких сроках революционерам, которые не обучились во время искусству использовать такие возможности.

Но как раз это может быть то, что с начала восьмидесятых годов понемногу изменяет мировую ситуацию. Длительный период передышки, который последовал за последней мировой войной, и которой судороги колониальных войн не сумели по настоящему повредить, наверно окончилось с началом экономического кризиса, тогда как рыночная экономика расползлась с еще большим остервенением по всей планете.

Да, объективные условия капиталистического общества по всей планете вот-вот станут крайне благоприятными для возрождения мирового революционного пролетарского движения, как и для возрождения Интернационала заслуживающего это название.

СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫЙ ДОМИНИРУЮЩИЙ ХАРАКТЕР ТРЕТЬЕГО МИРА ПОСТЕПЕННО ИСЧЕЗАЕТ

Сначала мы присутствовали в течение тридцати и особенно двадцати последних лет, во всех странах Третьего Мира - в тех, которые называются "новыми промышленными странами", как и в тех, где экономика осталась далеко позади, в том числе в самых бедных - на не совсем промышленную революцию, как она развернулась в 19 веке в Европе, но, напротив, на городскую революцию, на настоящий городской взрыв на деле, который в три раза меньше времени, чем в прошлом веке, полностью изменил условия существования человеческих масс в десять раз, в сто раз многочисленнее.

Было время, еще близкое, когда одни Лондон и Нью-Йорк, в крепостях наиболее мощных империализмов, казалось, показывали максимальный предел того, что капиталистический мир может создать в плане городского гигантизма и пролетарских концентраций.

Сегодня, в 1988, Каир, Джакарта, Буэнос-Айрес, Сеул, Калькутта имеют больше, чем 10 миллионов жителей. Недалеко позади, Манила, Тегеран, Истанбуль и даже Богота в Колумбии - эта маленькая страна плоскогорий и гор, эта страна вечных крестьянских герилий - все эти города скоро достигнут десять миллионов жителей, столько же, сколько насчитывают Москва и Чикаго, следуя по пятам за таким городом как Париж.

И то, все это ничего по сравнению с этими новыми городскими галактиками, которыми стали Рио де Жанейро, Пекин и Шангхай, у которых около пятнадцати миллионов жителей, или Сао Поло и Мехико, которые теперь находятся на уровне Токио и Йокохамы, которые превышают двадцать миллионов жителей, получая одновременно олимпийскую медаль городов наиболее загрязненных в мире!

И все лицо планеты изменилось по этой причине. Чтобы дать понять об этом явлении, вот только несколько показателей: в 1970, меньше чем двадцать лет тому назад, большинство городского населения планеты находилось в промышленных странах. По правде, говоря, оно превышало только на три миллиона жителей все городское население Третьего Мира.

Но этому конец. Сплошной конец. В 1985, пропорции поменялись и не только на немного: страны Третьего Мира доныне насчитывают не три миллиона, но триста миллионов больше горожан, чем развитые страны. Статистики ООН и к нему прилегающих организаций, пророчествуют, что к 2000 (только через двенадцать лет), городское население стран Третьего Мира будет представлять два раза больше жителей, чем население развитых промышленных стран. И мы не должны забыть в то же время, что городское население богатых стран продолжает, тем не менее, расти.

Вкратце, в течение пятидесяти лет, сельскохозяйственный доминирующий характер Третьего Мира исчезнет навсегда.

ОБЪЕКТИВНЫЕ УСЛОВИЯ ДЛЯ ПРОЛЕТАРСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ ДАЛЕКИ ОТ УХУДШЕНИЯ, ОНИ ЕЩЕ СОЗРЕЛИ

И вот. В течение многих лет, много троцкистов истерзали теорию Перманентной Революции Троцкого, опорожнили ее от крови и убрали ее силу, чтобы извлечь из нее мысль о том, что будущее планеты не принадлежит больше по настоящему пролетариату, но крестьянским массам бедных стран. Все это говорилось ради того, чтобы идти по пятам теоретиков выступающих на стороне Третьего Мира, поступая на службу националистических руководителей со всеми теоретическими почестями.

Как мы в этом убедились, колониальные революции, и их националистические руководители не реализовали надежды и обещания, вложенные в них западной левацкой интеллигенцией. Их режимы впали одни за другими в столько же диктатур. Они выиграли с независимостью только независимость по отношению к массам, которые боролись за них, и, будучи, более чем никогда, в обязанности подчиниться политическим и экономическим диктатам ростовщиков западного мира.

Какой должен был быть лучший способ, чтобы обратиться к крестьянским массам? Какие были чудотворные формулы, которые должны были дать возможность крестьянству бедных стран и его националистическим руководителям совершить пролетарскую революцию, не зная об этом и не хотя этого, даже борясь с ней?

Ответ не пришел от левацких стратегов. Он пришел от самого империализма, не давая знать о себе. И это был ответ, который оказался таким же диким, сколько и окончательным: законы мирового капиталистического рынка и его неровный обмен, навязаны, когда надо силой, режимам Третьего Мира, способствовали опустошению гор и сельских местностей бедных стран от их крестьянского населения и послали его пополнить в такой же пропорции колоссальный городской пролетариат - имеющего или нет работу - новых мегаполисов.

***

В 1917, большевистская революция Ленина победно пошла по более короткому историческому пути в этой громадной крестьянской стране, которой являлась тогдашняя Россия.

Перманентная революция, это означало, что под руководством молодого и концентрированного пролетариата можно было опередить буржуазную революцию. Это частично произошло в СССР, но он пошел потом вспять. Но десять лет спустя, из-за сталинизма, это не совершилось в Китае. После второй мировой войны, европейская революция могла быть революционным мотором всей эволюции того, что потом было определено как Третий Мир. Но это также не свершилось.

Итак, сегодня, после всех этих революций, преданных, разбитых или пропущенных, не слишком ли поздно? Объективные условия пролетарской революции застоялись ли? Нет, потому что, в конечном счете, империализм, со своими собственными дикими методами и своими собственными историческими объездами, по своему совершили эти буржуазные революции: с одной стороны приспосабливаясь к деколонизации, с другой стороны массивно урбанизируя Третий Мир.

Эта урбанизация, тем не менее, не создала настоящие промышленные экономики. Но она способствовала больше мощной пролетаризации, чем сама буржуазия этих стран. И в этом смысле, можно сегодня констатировать, что объективные условия пролетарской революции не застоялись, а еще созрели.

Теперь не надо больше опережать буржуазные революции. Что касается пролетариата бедных стран, также как и промышленных капиталистических стран, он может взять власть и осуществить пролетарскую демократию во всех этих больших метрополий, где он сконцентрирован.

***

Да, произошла массивная, физическая, скорая пролетаризация всех стран Третьего Мира в тот самый момент, когда крепости империалистического запада экспортировали свой экономический кризис, который начался в 1973, в тот же Третий Мир и в восточные страны Европы.

Результаты не оставили себя ждать.

Это не случайно, если два года тому назад, в стране как Филиппины, большие народные демонстрации - около 500 000 людей в улицах Манили - убедили американскую армию больше не поддерживать старого диктатора Маркоса, тогда как 18 лет коммунистической герильи в горах никогда не сумели подорвать режим.

Не случайно в Южной Кореи, в этой полу-стране возникшей благодаря холодной войне, которая должна была служить в Азии вот уже 36 лет в качестве непоколебимого аванпоста западного лагеря по отношению к так называемому коммунистическому лагерю, в стране, где Соединенные Штаты Америки содержат одну из своих самых крупных военных баз, можно было увидеть волну рабочих забастовок, которые воспламенили всю страну в течение месяца, летом прошлого года.

Эти корейские трудящиеся, чье подчинение и низкие зарплаты хвалились французскими предпринимателями, были одним махом выдвинуты на уровень наиболее динамического рабочего движения в мире, до такой степени, что они могли бы служить нам примером, да, но не в том смысле, в каком надеялись французские предприниматели.

И нельзя отделить недавние происшествия в Южной Кореи от того факта, что пропорция горожан в общем, населении, а с ней и пропорция пролетарий, умножилась как раз в два раза за двадцать лет, переходя от 30 до 60 процентов всеобщего населения в 1985, чтобы наверно еще обогнать эту цифру сегодня.

Все это странно напоминает то, что 90 лет тому назад произошло в царской России, когда рабочий подъем, распространение забастовок, как и рост революционного рабочего движения, последовали за развитием капитализма в России, и дала исход искоренению сотен тысяч мужиков, которые хлынули на промышленные центры, чтобы их привести к первой революции 1905, положив начало волне спонтанных массовых забастовок, которые тогда так импонировали авангарду европейского рабочего движения того времени.

Единственная разница сегодня состоит в том, что явление скоро будет касаться одновременно и со скоростью, по крайней мере, равной и с более широким размахом целый ряд стран в мире.

***

К тому же, не только латинская Америка, Африка и Азия урбанизировались и пролетаризировались ускоренным темпом. СССР и восточные страны Европы находились в таком же положении.

Правда, что для таких стран как Румыния, чье городское население также практически умножилось в два раза за двадцать лет и которая, несмотря на полицейский гнет Чаушеску, познала уже несколько лет ряд рабочих забастовок, перед которыми режим должен был отступить несколько раз, в том числе и рабочие забастовки как прошлогодняя в городе Рандом, которая приняла практически характер восстания.

И, конечно, это также правда и в Польше, которая прежде Румынии стала промышленной страной, но которая все же перешла от 50 до 60 % городского населения за последние двадцать лет, с политическими и социальными последствиями, о которых мы знаем.

И, наконец, еще, это также правда для самого СССР, где диктатура бюрократии, казалось, достигла приводящую в отчаяние стабильность. За двадцать лет, более тысячи новых городов, то есть столько же промышленных центров, были созданы в СССР, не говоря о скором росте всех уже существующих городов. Отныне, 70% русских живут в городах, тогда как их насчитывалось только 50% в 1965.

Даже Армения и далекий Азербайджан - где говорят о "национальном вопросе Карабаха" употребляя те же самые старые националистические выражения, что 150 или 100 лет тому назад, когда Кавказ был расчленен на такое же количество национальных герилий, сколько было маленьких народов, которые владели этими горами - стали вполне промышленными краями с колоссальными производственными единицами, где завод из 3000 рабочих в Карабахе считается маленьким заводом.

И что волнует столько Горбачева, это не столько, наверно, старая националистическая формулировка, сколько те люди, которые встали во главе массового движения в Армении, окрасивши его демократические требования, которые могли бы также подойти всем рабочим России, которые сталкиваются с бюрократическими местными шайками. То, чего он боится, это больше всего то специфическое пролетарское оружие, которое используется, чтобы добиться применения требований: забастовка, забастовки. Эти армянские забастовки, которых боится Горбачев, потому что они могут дать пример остальному русскому рабочему классу, который, несомненно, находит, что армяне не нашли плохой метод, чтобы услышали их голос, и поймать на слове перестройку.

***

Тогда, конечно, можно возразить, что эта урбанизация планеты не сопровождается везде - в СССР и в восточных странах Европы -, как в Кореи (в Северной, как и в Южной, между прочим) и в нескольких других странах, промышленной пролетаризацией населения, и что в большинстве случаев, новый пролетариат бидонвилей, в основном безработный, походит на люмпен-пролетариат.

ПРОЛЕТАРИАТ ТРЕТЬЕГО МИРА - СОСТАВНАЯ ЧАСТЬ МИРОВОГО ПРОЛЕТАРИАТА

Имея второстепенное значение, недостаточно политизирован, этот пролетариат Третьего Мира составляет ли новые полки промышленной запасной армии Капитала ? Посмотрим.

Ни больше и ни меньше, по крайней мере, чем тот рабочий класс, который описывался Энгельсом в Англии в 1843, этот английский рабочий класс, который вдохновил Маркса для написания "Капитала" и в котором он видел могильщика буржуазии. Однако, в условиях теперешнего мирового экономического кризиса, когда империализм продолжает жить, не решая ни одно из его основных противоречий, эта урбанизация бедных планеты только придала более взрывчатый характер обществу. К тому же, даже в этом случае, стоит взглянуть вокруг себя. Нет моральной, политической и культурной пропасти между пролетариями Ольнэ и Обервилье с одной стороны, и пролетариями бедных кварталов Дакара, Абиджана, Казабланки или Алжира. По простой причине, во-первых, что они являются частично одними и теми же людьми!

Когда, после того как они проработали десять или пятнадцать лет на заводах Ситроена и прожили в Ольнэ, марокканские трудящиеся возвращаются навести свою семью в Касабланку, они больше не узнают свой старый район, как и теперешний французский рабочий в родном пригороде.

Не больше, чем сенегальские трудящиеся, которые возвращаются в Дакар, чтобы там увидеть, на дороге от аэропорта, в тридцати километрах от центра, не обработанные поля, но постройки, которые заняли всю площадь, не говоря обо всех этих бидонвилях, которые поместились у дорог.

В действительности, покидая Ольнэ, находишь еще немножко что-то от Ольнэ в Дакаре, в виде временных хибарок, без электричества и без канализационной системы, правда, но, обнаруживая там тот же образ мыслей, который является общим для всех пролетарских районов мира: речь идет ли о бидонвилях Сантьяго или Буэнос-Айреса, где точишься в грязи, но где все же смотришь передачи по телевидению, благодаря неофициальным подсоединениям, когда электричество больше не включено, так как не смог за него заплатить. Или когда речь идет о гетто черных Лос Анджелеса или Вашингтона. В этом городе, где складывают мусорные ящики на крышах, потому что город не имеет больше денег, чтобы заплатить городской службе уборки, и потому что хотят избежать размножения крыс!

Нет, сам культурный разрыв не является тем, чем он был.

И не только, потому, что радио или телевидение вошли больше в обиход в бедных районах, нежели канализационная система и санитарные службы: потому что даже случается, что малийский или котдивуарский трудящийся, который приехал много лет тому назад прямо из глубинки своего поселка в Флэн, Пуаси или Бийанкур, не обнаруживает даже своего поселка, когда он возвращается к своим, чтобы с ними повидаться.

Или вернее, да, он его обнаруживает: он перекочевал в бидонвиль города как Абиджан. И там, узнаешь больше за несколько лет, чем в течение всей жизни проведенной в предыдущем поселке, хотя бы, потому, что встречаешь там более десятка различных национальностей, потому что туда приехали за работой выходцы из Буркина-Фасо, Мали, Бенина, Конго и Ганы. Не считая ливанских купцов и 40 000 французских граждан, работающих в рамках помощи, которые многочисленнее, чем колонисты во время колониального периода, но которые не выходят больше из богатых районах выстроенных для белых, чем белые в Южной Африке.

Потому что фактический апартеид не является действительностью только для больших городов режима Южной Африки. Социальный апартеид, дробление общества на классы, обнаруживается во всех больших городах мира, города бедных стран, как и богатых стран.

Когда Маркс, в прошлом веке, проанализировал в "Капитале" неизбежные противоречия капиталистического общества, то речь шла, тогда еще, о смелом теоретическом предвосхищении.

Эти предвосхищения перешли в непосредственную жизнь, начиная с первой империалистической мировой войны. И они не перестали быть подтвержденными с тех пор, всегда все более трагичным образом. Но каждый раз, поражения пролетариата позволили капиталистическому обществу выиграть дополнительное время.

Сегодня, удивительная техническая эволюция, порожденная промышленным производством, урбанизацией, современными способами общения и транспортом, радио и телевидением, также как и самолетом, сделали из планеты нечто невероятно маленьким, несмотря на то, что она намного больше населена.

Предвосхищения Маркса стали физической действительностью, больше чем никогда ощутимыми.

К ЭПОХЕ СОЦИАЛЬНЫХ КРИЗИСОВ И РЕВОЛЮЦИЙ

Бедные страны вдруг заплатили за первый счет мирового капиталистического кризиса. Это выразилось в начале 80-х годов очередными восстаниями голода, от Каира до Рио, от Сао Поло до Туниса и Казабланки... и список намного длиннее.

С тех пор, положение ухудшилось. Восстания голода были заменены в других странах вереницей социальных сотрясений, которые, в Гаити, как и в Филиппинах, в Кореи и сегодня в Бирме прямо поставили вопрос о социальной революции, в выражениях близких к тем, которые употреблялись в 1905 или в феврале 1917 в России.

И забастовки размножились в наиболее шатких странах Европы, в Румынии, в Польше, в Югославии... и даже в Англии.

Но мы уже вошли, пять или шесть лет тому назад, в фазу мирового экономического кризиса, когда правительства империалистических держав, под руководством американцев, решили в полном согласии, что второй счет экономического кризиса должен быть заплачен бедными странами, как и бедными богатых стран.

Буржуазии западных различных стран, пользуясь давлением безработицы, ведут согласованную экономическую войну против своего пролетариата. Она состоит в том, чтобы постараться добиться того, что понемногу он согласится на условия жизни, которые пока являлись действительностью только в Третьем Мире: неуверенность в сохранении рабочего места, работа "налево", низкие зарплаты, понижение, если не исчезновение пособия для безработных, как и других форм социальной охраны.

Как и во всем, Северная Америка показывает пример, претендуя на то, что она остановила безработицу, то есть поступает таким образом, что отныне бедными и бомжами не являются только те, кто безработный, но также те, кто работают. Потому что отныне, да, можно быть бедным, очень бедным в США и работать.

В таком случае, то, что видно пока только по телевидению, забастовки и зачатки революций, которые совершаются 1 000 или 10 000 километров отсюда, могут стать действительностью в скором времени для рабочего класса богатых стран, которые менее населены, чем Третий Мир, но которые концентрируют еще три четверти мировой экономической мощности.

Это означает, что длительный период социального спокойствия и приручения западного рабочего класса в ущерб своих братьев Третьего Мира, скоро окончится.

***

Что касается милостей, которые Риган и Горбачев предприняли осыпать друг друга, они не должны обмануть никого. Теперешняя разрядка между Соединенными Штатами Америки и СССР, систематическое желание решить некоторое количество конфликтов и стабилизировать взрывчатые зоны, унаследованные от Ялтинского договора и от деколонизации, не представляют наверно ничего другого, как своего рода политический и социальный Ялтинский договор, то есть договор взаимной страховки между двумя Великими державами в предвидении будущих взрывов, каждая, из них обязываясь оставить свободными руки противоположной стороны, когда наступит время играть в жандармы в своей собственной сфере.

Это, конечно, не будет им возможно только, поскольку они могут рассчитывать - и еще, сколько времени смогут они продолжать - на большую социальную стабильность в богатом Западе, как и в самом СССР.

ПЕРЕДАТЬ ПРОЛЕТАРСКОЕ ИНТЕРНАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОЕ НАСЛЕДСТВО БОРЮЩЕМУСЯ ПОКОЛЕНИЮ, КОТОРОЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ В Р ЯДАХ УГНЕТЕННЫХ

В этом контексте, в котором год за годом видно, как возникают в одной, а потом в другой стране, революционные ситуации или которые смогли бы стать таковыми, существует также своим образом во всем мире целое новое поколение активистов произошедших от городского пролетариата, целое новое поколение революционеров.

Дело касается борющегося поколения, составленного из тысячи, десятка, даже сотни тысячи пролетарий, молодых пролетарий, людей оторванных от своей среды, молодых людей оторванных от своей среды, готовых отдать свою жизнь во время "протестас", этих демонстраций организованных в народных районах Сантьяго в Чили, во время забастовок и демонстраций в гетто Капа и Джоанесбурга, или демонстраций и забастовок пригородов Манилы, Сеула или Рангуна или во время восстания камней в Сис-Йордании и в секторе Газа.

Эти юные бойцы являются тоже активистами. Они знают, что жизнь и мужество других зависят от их жизни и от их собственного мужества, и что они не имеют право бояться. Несомненно, эти люди готовы на все революционные жертвы.

Но это поколение подготовленное, руководимое, вербованное военно-политическими аппаратами, которые унаследовали от сталинских методов и которые имели успех у разных националистических движениях послевоенного времени.

Их стяг - национализм. Их героизм - "военная борьба" или "терроризм".

***

Поколение, которое существовало при жизни Троцкого, и о котором мы прежде говорили, это поколение, несмотря на свое сталинское руководство, чаще всего лично пережило революционные бури, которые последовали за первой мировой войной и, которое в них закалилось, и которое, самое главное, непосредственно присутствовало на воздвижение Коммунистического Интернационала под руководством Ленина и Троцкого, это поколение, конечно, больше не существует.

Но драма в том, что эти десятки тысячи рабочих активистов Третьего Интернационала, чаще всего мало известные люди и без чина, но большой активистской компетенции, были использованы в пользу худшей из политик во имя проституирования сталинской бюрократией, одновременно тренированные на действия в рабочем движении с помощью карикатур ленинских методов, методов без стыда и без совести.

Драма заключалась в том, что это революционное поколение, которое было без руля и без ветрил, чья практика была совращена, было неспособным самим передать следующему поколению этот революционный капитал ленинского Интернационала, который все же его вывел из-под земли и объединил одним и тем же идеалом.

Конечно, с тех пор, история продолжила свой курс. Классовая борьба не приостановилась. Другие активистские поколения последовали друг за другом по всему миру. Но их политический уровень опускался каждый раз на одну ступень, их руководители, меняя каждый год классовую позицию на другую, коммунистическую позицию на националистические позиции, пролетарские позиции на буржуазные позиции, дойдя до полного отсутствия классовой ссылки.

Фашизм с одной стороны, сталинизм с другой, один снаружи рабочего движения, другой более эффективно в рядах рабочего движения, уничтожающая волна второй мировой империалистической войны в большой мере сумели выполнить свою историческую задачу: поместить между поколениями пустой простор, через который старые надежды не смогут больше пройти.

Сегодня, поколение, которое ведет различные политические и социальные бои от Чили до Южной Африки, от Аргентины до Филиппины или от Польши до Азербайджана и Армении... может быть составлено большей частью из пролетариев, но оно потеряло до воспоминания того, что могло быть пролетарским интернационализмом, даже в качестве абстрактной ссылки!

Практически, целый революционный исторический опыт исчез из его духовного мира. С этой точки зрения, нынешнее мировое рабочее движение отступило на более старую политическую ступень, чем на той, на которой оно находилось 50 лет тому назад.

***

В действительности, национализм нынешнего активистского поколения не является более естественным и спонтанным, чем приобретение пролетарского сознания. Национализм становится стягом всех активистов только, поскольку националисты-интеллигенты являются единственными, кто им предлагает стяг. И в зависимости от интеллигентов, когда они существуют, ссылавшихся на пролетарский интернационализм и отказывающихся от обороны своих идей, говоря, что можно положиться на этих людей.

Таким образом, между прочим, кто-то как Тжибау смог договориться с французским империализмом по поводу референдума во Франции, предающего канакское дело за спиной канаков, потому что нет никого в Новой Каледонии, кто открыто оповестит народ канакский о том, что он не должен доверять националисту как Тжибау, даже троцкисты Революционной Коммунистической Лиги, которые, все же, когда-то, говорили о своих привилегированных связях с активистами Народного Фронта Освобождения Новой Каледонии.

Не условия жизни в гетто или в бидонвилях особенно предрасполагают молодых возмущенных людей обратиться к националистическим требованиям, сужая свой мир до границ страны, в которой они родились, они и их родители.

25 лет тому назад, Малькольм Экс говорил: "самый страшный Черный в Америке - тот, кто живет в гетто, потому что он не имеет религии, моральных ценностей, гражданского чувства. Он ничего не боится. Вечно обманутый в своих надеждах, он существо лихорадочное, нетерпеливо желая перейти "в действие". И что бы он ни предпринял, он полностью предается тому, что он предпринимает".

Малькольм Экс, который был черным националистическим активистом, не подозревал, может быть, что его описание черных из гетто в основном совпадало с определением пролетария Маркса.

Потому что, как раз, эти пролетарии бидонвилей и гетто, пролетарий в самом точном смысле этого слова, у которых все взяли, в том числе и религию, мораль и иллюзии о гражданской жизни, и которые полностью предаются тому, что предпринимают, почему бы им ни принять интернационалистическое дело, тогда как у них нет родины, они могут только потерять свои цепи, и отвоевать себе мир?

Почему были бы они менее восприимчивыми интернационалистическому воспитанию, чем националистическому воспитанию?

Почему непременно нужно, чтобы черные Южной Африки, согнанные в "тауншипы", верили, что их освобождение произошло внутри границ одной Азании - африканское название националистов Южной Африки - как будто переделка Южной Африки в Азанию может решить проблемы бедности, нужды и даже белого господства. И эти же черные Южной Африки хорошо понимают, что совсем близко от них черные националисты бывшей Родезии, после долгого вооруженного сопротивления, не сумели решить все эти проблемы, даже если они сумели переделать Родезию в Зимбабве.

***

В 1903, когда молодой еврей-пролетарий наполовину безграмотный - и чаще всего безработный половину своего рабочего времени - из бедного района Варшавы был замечен, благодаря своим качествам мужественного и преданного революционера Бундом, или Большевиками, или Польской Социалистической Партией, или любой другой фракцией социалистического движения того времени - на уровне рядовых членов, молодые рабочие не всегда отличали их друг от друга... - естественно начинали приглашать его на уроки или на конференции, посвященные политическому образованию, которое каждая политическая группа желала дать в том или тех профсоюзах, в рядах которых он имел влияние. И конкуренция для влияния на профсоюзы была ожесточенной.

Здесь были привязаны к тому, чтобы придать некоторую важность жизни других социалистических организаций других стран. Много там говорили об интернационализме. В итоге, это было частью активистской морали того времени, согласно которой каждый сознательный рабочий должен был в первую очередь получить образование. Подозревать активиста в том, что он не интернационалист, было близким к оскорблению. Выдвигать это положение выявляло гордость.

Остальную часть своего образования молодой социалистический рабочий получал в тюрьме в очень разных условиях. Здесь проходили свои революционные университеты, как тогда говорили.

И затем, когда выходили из тюрьмы и ощущали, что трудно заняться вновь подпольной работой, то случалось, что если этого стоило, партия вам помогала эмигрировать.

Вас переводили во Францию, в Англию, в Германию или в Швейцарию, в зависимости от возможностей, от каналов и от контактов, которые существовали. Там, все зависало от счастья каждого. Но революционер-рабочий, поскольку он этого хотел, имел возможность совершить свое политическое образование и связаться с легальными организациями остальной части Европы того времени. После того как он познавал полную бедность, он был иногда смущен, его охватывали разные чувства, когда он видел впервые собрания немецких активистов, одетых как буржуи - по крайней мере, так их видели польские активисты-бродяги.

Затем, как только проходило изумление, он пользовался случаем, чтобы приобрести как можно больше навыков сквозь открытые собрания, предвыборную кампанию и много других способов.

Было много периодов деморализации, изолированности, как и во всех политических эмиграциях. Но, в общем, возвращаясь в Польшу или в Россию, собственный политический капитал рабочего-революционера намного обогащался.

И как говорил Троцкий, интернационализм становился двигательной силой его жизни...

***

Но сегодня, как все это переживается молодыми революционерами националистических организаций?

Сегодня также случается, даже в Южной Африке, что время, проведенное в тюрьме, служит революционным университетом. Там не обучаются тем же предметам, что революционеры-социал-демократы начала века. Вот и все. Но движение черных американцев 70-х годов даже вербовало частично этим образом, в тюрьмах, давая политическую культуру молодым черным, которые были заключены в тюрьму за преступления уголовного порядка.

Настоящая разница лежит в другом. Когда молодой черный, профсоюзный активист в бедном районе Джоанесбурга, находящийся под надзором полиции и обязанный жить полу-подпольно, убегает от преследования полиции после демонстрации, которая плохо оканчивается, его путь в эмиграции совсем не походит на путь революционеров начала века.

Чаще всего, его единственное обжалование, после того как он воспользовался помощью подпольной сети политической организации, чтобы убежать - поехать в Ботсвану, в Анголу или в Зимбабве, чтобы получить военную подготовку в одном из лагерей Африканского Народного Фронта или другой организации, чьи военные и финансовые возможности предоставлены СССР, Китаем, Чехословакией или Кубой... И то, что происходит в Южной Африке для черных активистов, повторяется более или менее тем же образом в Ближнем Востоке для активистов-палестинцев.

Даже молодые Канаки, в 1984, чьи руководители познакомились, что их касается, с левацкими идеями в Сорбонне в 1968, имели, в качестве единственной школой мировой революции, только тренировочные лагеря у Кадафи с Мачоро. Правда, что в дополнение, некоторые из них получили дополнительные советы от Революционной Коммунистической Лиги, которая наверно преподнесла много информации активистам Народному Фронту Освобождения Новой Каледонии, с которыми она находилась в связи, в том числе и речи о культурной автономии канаков, за исключением того, как нужно не доверять Тжибау и ему подобных людей...

Этот опыт политической эмиграции, приобретенный в лагерях военной националистической подготовки, не дает ни в коим случае возможность сделать из интернационализма "двигательной силой активистской жизни" этих молодых людей, которые все же приехали из всех краев мира.

Но это не является и задачей тех, которые их тренируют. Потому, что в 1988 существуют бюрократы и профессиональные международные военные, тогда как мировая революция исчезла из идеалов революционеров.

***

Это нам, троцкистам, такими как мы, есть, сколько нас есть сегодня, приходится направить старый революционный опыт - то есть пролетарские и интернационалистические навыки - через пустой простор, существующий между активистскими поколениями, чтобы, наконец, дать возможность мировому рабочему движению вновь тронуться на основе более высокой ступени политического развития, чем в 30 годах.

Пари? Да, наверно. Как и все человеческие предприятия, которого стоят того, чтобы за них боролись. Но в действительности пари. Потому что-то политическое наследство, которое было нам оставлено Троцким до его убиения и в котором разные троцкистские группы более или менее черпали частично, не является просто доктриной или программой составленной из уже готовых формул, которые нужно адаптировать к разным ситуациям.

Большевизм, говорил Троцкий на свой счет, "не является доктриной, но системой революционного воспитания ввиду совершения пролетарской революции". Можно сказать то же самое о троцкизме.

И весь вопрос в этом: мы, троцкисты, будем ли мы иметь желание, упорство, интеллектуальную и политическую смелость, человеческую настойчивость, чтобы вновь открыть активистскую жизнь и революционную деятельность, эту систему революционного воспитания о которой говорил Троцкий, чтобы ее передать всему борющемуся поколению, которое сегодня возникает в рядах угнетенных?

IV - ПРИНЯТЬ ВЫЗОВ

Вот вызов, который мы, теперешние революционеры интернационалисты, должны принять: зажечь нашими интернационалистическими идеями все это борющееся поколение, которое, несмотря на испытание истории и сбитых с дороги национальные революции, не естественно приобрел новую традицию, согласно которой национализм прогрессивен.

Во времена Второго и Третьего Интернационалов, интернационализм, как и классовое сознание, распространялись рабочими организациями. Сегодня, технические и экономические условия империализма делают необходимость борьбы за интернационализм более очевидной, чем никогда. Но также больше, чем никогда, он отброшен военными и бюрократическими аппаратами, которые возглавляют массы или бросаются ими руководить.

В действительности, это не совсем новая проблема. Ленин также, в свое время, намного раньше 1917, до 1905, должен был бороться с политикой этих "либералов вооруженных бомбами", как он говорил, этих активистов чуждых пролетариату, даже если они именовали себя социалистами-революционерами, чтобы совпасть со вкусом того времени, и которые хотели составить счастье народа против его воли.

Сегодня, как раз там, где революция на повестке дня во многих странах мира, мы должны бороться с политикой тех же либералов буржуев, которые не только вооружены бомбами, но располагают отныне маленькими военными и бюрократическими аппаратами, и особенно, особенно в тех случаях, когда они не располагают еще такими аппаратами, не обладают искусством возглавлять массы и искусством захватить их руководство, не боясь того, что они их обойдут.

Наша задача состоит в том, чтобы приобрести обратным искусством. "Освобождение трудящихся будет совершено самими трудящимися". Это глубокое убеждение должно управлять нашими политическими и активистскими действиями, везде, где мы находимся. В каких бы то ни было обстоятельствах, в том числе и во время самых маленьких забастовок, здесь же.

Одна из наших задач - позволить массам, как только они начинают действовать, и они начинают действовать во многих странах, и они начнут действовать здесь тоже, научиться обходить свои реформистские или националистические аппараты, или просто людей, которые спешно стали в их главе.

Потому что эти люди, неизбежно, неотвратимо скажут им когда-нибудь во имя так называемого высшего интереса - нации, экономики нации, религии той нации -, что они должны вернуться к своим занятиям, к занятиям в рамках буржуазного общества.

***

Задача кажется колоссальной, если сравнить ее со слабыми силами троцкистов и среди них для тех, кто осознает эту задачу. Но ее выполнение, может быть, ближе к осуществлению, чем никогда. Потому что объективные обстоятельства не неблагоприятные для нас, а совсем наоборот. Они, по крайней мере, такие же благоприятные, какими они были для Ленина в 1902.

И к тому же, есть обстоятельства, когда проблема не быть многочисленным, но быть здесь, просто связанным со своим классом, и знать, чего хочешь.

Возьмите в пример польские августовские забастовки.

Валенса пользовался до тех пор доверием рабочего класса в борьбе против режима Ярузельского. А затем, мы видели как Валенса, который не слишком много потерял времени, чтобы освоить уроки западных рабочих бюрократий, взял свой пожарный ствол и обошел стройки, шахты и заводы, которые бастовали, чтобы они принялись за работу.

Оставалось, по крайней мере, 20 000 забастовщиков в стране, о которых Валенса сам сказал, что они очень решительны. Это были двадцатилетние молодые люди, о которых Валенса говорил несколько дней до этого, что они были намного воинственнее, чем их предшественники в 1980. И, тем не менее, Валенса, в конце концов, сумел убедить их в том, что они должны вернуться к работе, ничего не обещая им взамен, как все смогли в этом убедиться.

Но если забастовщики все же вернулись к своим рабочим местам, это не потому, что они еще доверяли Валенсе. Нет. Везде, где бывал Валенса, он был в лучшем случае встречен холодным молчанием. И чаще, криками протеста, ругательствами, недружелюбными молчаниями или скрытым гневом и криками о "предательстве".

Но вот, и часто дела развертываются таким образом: даже со слезами ярости, польские рабочие все же остановили свою забастовку. Потому что если их наиболее популярный лидер их предавал, они не имели других руководителей, которые были бы ближе к ним, которых они контролировали бы лучше и готовых ухватиться за руководство ради продолжения забастовки.

В Гданьске, наверно были сотни молодых забастовщиков, готовых на все. Но не было - в противном случае увидели бы мы это - этого десятка молодых рабочих, сплоченных, организованных вместе, в курсе того, что Валенса может резко поменять свои взгляды, связанных одними и теми же пролетарскими идеями гордо провозглашаемых, известных своим коллегам по работе за эти идеи, но также за критическую оценку поступков руководства Солидарности.

Одним словом, этот десяток людей не был там, в тот момент, когда Валенса повернулся против своей социальной основы. Их не было, чтобы выдвинуться и быть самими кандидатами на руководство забастовки и чтобы сказать: "Мы предлагаем новый статочный комитет, чтобы продолжить забастовку, и мы призываем всех товарищей других заводов нам прислать, как в 1980, своих представителей в новом статочном комитете".

Их не было, потому что в Польше нет революционной пролетарской организации, даже являющейся меньшинством, чтобы просветить наиболее боеспособный и наиболее сознательный авангард о своих задачах. Тогда польские забастовщики принялись обратно за работу, потому что они не нашли в своих рядах замены - новое руководство. Но может быть, если эти люди выдвинулись бы, весь вес руководства Солидарности на свои пять миллионов членов разлетелся бы вдребезги за несколько дней...

Потому что все всегда повторяется. Когда трудящиеся сильны, как польские рабочие были еще в августе, они больше всего имеют шансов быть преданными.

Но это тогда тоже шанс для революционеров, даже если они являются доселе меньшинством, но, зная как извлечь пользу из этой силы трудящихся, когда они мобилизованы и решительны, как суметь сохранить изо всех сил эту мощь трудящихся, давая им задачи, которые им дадут возможность победить, указывая им всех тех, которые хотят сломить эту силу. Это является тоже немножко искусством взятии власти во главе масс, с массами.

Наша задача может иногда нам казаться несоразмерной с точки зрения силы реформистских аппаратов, как и кредита их руководителей, которым они пользуются при массах. Но случается всегда момент, критическая ситуация, когда цель под рукой, потому что сила трудящихся, которые начинают бороться превышает силу аппаратов. И те, которые имеют активистскую деятельность среди рабочего класса, и не умеют использовать такие ситуации, еще не выучили досконально профессию революционера.

Все это, конечно, произошло в Польше. Но то, что произошло в Польше, может произойти здесь, во Франции, завтра.

Здесь тоже могут возникнуть забастовки, которые распространятся по поводу зарплат, как в Польше, могут вспыхнуть и устрашить всех предпринимателей и их политический персонал. Здесь тоже, будет Красуцкий, Мер, Бержерон, или их наследники, чтобы сказать как Валенса, что, обдумав все, забастовка не является хорошим поступком. Здесь тоже будут профсоюзные мандаты, которые будут выброшены и крики о предательстве. Но этого не будет достаточно.

В противоположность того, что произошло в Польше, нужно будет, чтобы революционеры имели тоже волю руководить, смелость предпринять, ринуться вперед, взять на себя ответственность за их товарищей по труду. Потому что эти условия, как раз, далеко не являются препятствием, они дают возможность, нашим идеям использовав до конца эти условия.

Да, это возможно, если мы достаточно доверяем нашим идеям, чтобы быть убежденными, как Маркс нас учил, что идеи становятся силами, когда они охватывают массы. Но для того, чтобы такая цепная реакция произошла, нужно еще, чтобы те, которые являются носителями этих идей, не отказались от них ни в коем случае.

***

Первое дело, значит, держаться за наши идеи, больше, чем за что-либо другое:

Один только пролетариат может быть творцом коммунистической социалистической революцией.

- Рабочий класс - класс пролетарий, тех, которым нечего терять, у которых нет родины, нет собственности, которую нужно защитить - единственный революционный класс до конца.

- Пролетариат должен будет, конечно, стать союзником других социальных классов, чтобы победить, но он не должен идти на их поводу, даже когда он будет участвовать в совместных боях.

- Социалистическая революция может вспыхнуть в одной стране. Но никакая страна не может жить обособленно. Потому что историческая роль буржуазии - ее единственная прогрессивная роль в действительности - заключается - мы это видим еще сегодня - в том, что она создала экономику, которая подорвала границы.

И социализм, который хочет выжить в рамках некоторых границ, будь колоссального СССР, китайского континента или малюсенькой Кубы, может быть только социализмом нужды и, в конце концов, реакционной утопией.

- Вот уже около века, как капитализм, дошедший до своей империалистической стадии, выживает, переходя от одного кризиса к другому, от одной мировой войны к другой, не решая ни одно из его противоречий.

С начала века, кризис капитализма более или менее постоянный и мир более или менее выносимый. Потому что если наверно лучше живется сегодня в Берлине, чем в Мексике, между 1944 и 1945, когда воздушный союзный флот бомбардировал немецкие города, лучше жилось в Мексике, чем в Берлине. Никакой уголок мира не пощажен. Даже те Малуинские острова, на том конце мира, как мы это видели не так давно.

Нет возможности убежать от этой действительности.

- Все пролетарские требования остаются на повестке дня. Один мировой пролетариат будет иметь возможность разорвать цепи национальных границ.

- Одна планированная экономика на мировом уровне, основанная на наиболее передовой технологии, позволит Человечеству сделать новый шаг в сохранении своей истории и своей эволюции. Это будет означать производство не ради прибыли, но производство ради нужд в рамках этих нужд, находя равновесие между материальными нуждами и эксплуатацией природных богатств планеты, позволяя, наконец, неограниченный рост интеллектуальных и художественных нужд всего Человечества.

Империалистическое общество в состоянии только создать изобилие патологического характера с одной стороны, нищету и сконцентрированную бедность с другой. Нельзя вообразить, что Человечество может продолжать жить таким образом: голод в Судане и пар в Европе; год засухи в Соединенных Штатах Америки, который позволил нескольким экспортерам зерна составить себе богатство в Аргентине, тогда как в Аргентине бедность резко обосновывается с новой девальвацией денег, которая последовала за несколькими годами быстро растущей инфляции.

Все это неравенство, вся эта несправедливость: "рестораны сердца" и благотворительность для медицинской научно-исследовательской работы, налоги, чтобы поставить тяжелое вооружение диктаторам, которые посылают свои народы убивать друг друга, не говоря об этих национальных границах, которые в некоторых краях возвращают народы к средневековью, все это не будет продолжаться. Это не может продолжаться.

***

И в данной ситуации роль личностей - несколько десятков тысячей людей на уровне планеты - может оказаться решительным. Потому что, как раз, революционная партия не может быть массовой партией. Она может быть таковой только через революцию. И вне таких революционных кризисов, роль личностей, активистов, волюнтаризм имеют важную и решительную роль. Доминирующие классы знали это, они, которые всегда старались защитить себя от этих революционных меньшинств в критических периодах.

Революционная партия, Интернационал, представляют ту организацию, составленную из нескольких десятков тысяч людей : не кто-нибудь, но люди, которые себе дали настоящую цель в жизни, одним словом, организацию, которая может, когда она становится массовой организацией, победить там, где другие вырождаются.

Вот наше стремление.

Да здравствует Интернационал пролетариата!

Да здравствует Четвертый Интернационал!

Издано "Рабочей борьбой" - "LUTTE OUVRIERE"

1 Octobre et non juillet : Г. Гуров "Нужно строить заново коммунистические партии и Интернационал" in Бюллетень Оппозиции (Большевиков-ленинцев) # 36-37 5-й год изд. -- Октябрь 1933 г..

2 Origine de la citation non trouvée.

3 Origine de la citation non trouvée.

4 Origine de la citation non trouvée.

5 Origine de la citation non trouvée.

6 Discussion avec CLR James ? Origine de la citation non trouvée.

7 Origine de la citation non trouvée.

18